Не родная кровь [СИ] - Сергей Лобанов

«Завтра ребята поснимают с разных ракурсов храм, ещё пообщаются с солдатами и офицерами, чтобы тех было видно на фоне разрушенного здан ия, и можно двигать назад. Задание, в общем-то, рядовое. Если бы не этот сумасшедший риск…»

Постепенно Андрея Николаевича сморил чуткий и тревожный сон, почти не нарушаемый ставшей совсем редкой трескотнёй выстрелов.

Летом светает рано. Ещё не было пяти утра, как внезапный грохот стрельбы вырвал Савельева из липких объятий Морфея.

От страха сердце бешено застучало, а душа испуганно сжалась. Он сел на корточки, осматриваясь по сторонам, видя готовых к бою военных и напуганных, как и он сам, журналистов.

Караульный солдат крикнул:

— Опозеры в атаку пошли!!!

— К бою! — эхом отозвался молодой лейтенант и приказным тоном обратился к Савельеву: — Так, корреспонденты, давай отсюда вниз, в подвал, нехрен вам тут делать!

Дважды повторять не пришлось. Андрей Николаевич и его люди, оглушённые грохотом стрельбы, поспешили вниз по лестнице.

На первом этаже их встретил ещё один лейтенант.

— Все целы?! — крикнул он. — Я за вами! Приказано вывести!

Они выскочили на улицу, где кипел бой. Солдаты, укрываясь в развалинах, вели яростную стрельбу. По ним тоже вели огонь. Пули свистели совсем рядом, зло вгрызались в кучи осыпавшихся кирпичных стен, в бетонные преграды, выбивая фонтанчики пыли.

Пригибаясь, журналисты суматошно бежали за лейтенантом.

На них вдруг выскочил солдат с вытаращенными глазами.

— Обошли с флангов!!! Ночью ещё!!! Вырезали посты!!! — кричал он отчаянно.

Офицер врезал ему кулаком по лицу. И проорал зло:

— Заткнулся!!! Встал!!! Взял автомат!!! К бою!!!

На солдата это подействовало лучше всяких уговоров и увещеваний. Теперь перед офицером стоял собранный, готовый к драке боец.

Лейтенант посмотрел на Са вельева и остальных и спросил хмуро:

— Всё слышали?

Андрей Николаевич кивнул. Журналисты тоже утвердительно закивали.

— Ну, раз слышали, подбирайте оружие, боеприпасы у убитых берите, и к бою. Выйти уже не получится. Если не отобьёмся, ляжем здесь все. Надо отбиваться, другого варианта нет.

«Вот и получил, на что напрашивался, — тревожно подумал Савельев. — А чего ты хотел? Бесконечно играть с судьбой в кошки-мышки? Это должно было случиться рано или поздно. Она такого нахальства не прощает…»

Савельев быстро нашёл автомат — убитые лежали повсюду. С патронами недостатка тоже не было.

Неожиданно, всего в паре шагов от него оглушительно грохнул взрыв мины.

Андрей Николаевич почувствовал, будто в него сразу вонзились тысячи раскалённых гвоздей. Одновременно он ощутил, как неведомая сила швырнула его в сторону. На миг всё перестало существ овать, а потом накатила настоящая боль. Так больно ему не было никогда в жизни. Он даже не предполагал, что боль может быть настолько сильной и нестерпимой.

Орал он дико. Никто не спешил к нему на помощь. Боль вдруг куда-то отступила, сознание прояснилось, и Андрей Николаевич подумал отрешённо:

«Как же так? Ведь я никого не убил… За что меня-то? Так не должно быть… Почему? Я должен вернуться… у меня дом… семья в Швейцарии… дети… мама… я не хочу умирать… это несправедливо…»

Сознание накрыла тьма, звуки пропали.

Савельев осознал себя стоящим чуть в стороне от собственного тела, удивляясь, почему оно окровавленное и растерзанное лежит в нелепой неудобной позе там, когда он — здоровый и невредимый, стоит тут. Он увидел беззвучную картину боя, стреляющих солдат, разрывы мин, уже не причиняющих ему никакого вреда…

Всё это стало каким-то далёким и даже чуждым, не имеющим никакого знач ения.

Андрей Николаевич почувствовал, что с невероятной скоростью летит навстречу яркому свету…

С наступившей темнотой Фёдор Трошин в составе своей роты готовился к фланговому обходу позиций федеров.

Закончившийся день был трудным, как и все прошедшие в сражении за больничный комплекс.

Хотелось послать всё к такой-то матери, напиться до одури, чтобы не думать ни о чём, даже о жене и дочери, — только мысли о них наполняли опустевшую и уставшую душу смыслом, — и завалиться спать. Потом проснуться и снова напиться. Пить до тех пор, пока эта проклятая война не перестанет мучить сердце, пока в душе не наступит мир…

Рота ждала, когда разведчики снимут часовых федеров. После чего мотострелкам предстояло незаметно обойти вражеские позиции, и с двух сторон рано утром, когда сон наиболее крепок, ударить единой мощью — в операции, по слухам, всегда берущимся непонятно откуда, участвовала едва ли не вся бригада.

Тогда больничный комплекс останется за оппозицией, а понёсших значительные потери федеров удастся знатно потрепать и отбросить ещё дальше. Это всё, что Фёдор знал по неясным слухам. В детали операции его никто, разумеется, не посвящал.

Трошин вместе с остальными солдатами, ожидая команды к движению, сидел в развалинах и курил, привычно прикрывая огонёк ладонью. Ожидание затягивалось, душевное напряжение усиливалось, отчего подрагивали пальцы на руках и огонёк сигареты. Но Фёдор не стеснялся этого. Трусость и разумный, контролируемый страх — состояния разные. Сейчас он не трусил, но боялся, как и всегда перед боем. Любой нормальный человек боится смерти. Но одни позорно трусят, а другие способны контролировать свой страх.

Когда начнётся, бояться уже некогда, но страх никуда не уйдёт, он забьётся в самый уголок души, и всякий раз будет заставлять её вздрагива ть при неожиданной опасности.

Это Фёдор знал точно.

Наконец, движение началось. Мотострелки перемещались, по привычке пригнувшись, перебежками. Их бесшумные силуэты почти не были видны в развалинах. От здания к зданию, используя любые укрытия, они шли за чужими жизнями…

Рота заняла позиции, отведённые ей по плану операции. Оставалось ждать команды к атаке. Это случилось на рассвете. Ротный, получив приказ, скомандовал:

— Пошли, мужики! Крушить всех, чтоб ни одна падла не ушла!

Уже не скрываясь, все молча ринулись вперёд. И тут же отовсюду загрохотали выстрелы…

Замкнуть кольцо окружения целого микрорайона удалось за пару часов, несмотря на отчаянное сопротивление федеров. Иногда всё же случались небольшие задержки. Но в целом операция шла по разработанному плану. Федералы несли серьёзные потери и уже становилось ясно: к вечеру их сопротивление будет окончат ельно сломлено.

Фёдор с тремя мужиками из своей роты пробирался вдоль полуразрушенной, с зияющими проёмами окон пятиэтажки. Они дошли уже до её угла, за которым увидели танк Т-80. Он стоял во дворе, образованным четырьмя пятиэтажками, за одной из которых прятались Фёдор и его товарищи.

Возле танка находились четверо мотострелков. Они тревожно вслушивались в доносящуюся яростную пальбу, но оставались на месте, поскольку вероятно не получили никакого приказа.

Трошин и его товарищи одновременно открыли автоматный огонь, как косой выкашивая пехоту противника. Пули выбивали из одежды врагов пыль, другие пули вонзались в танк, рикошетили от него. Всё было закончено в несколько секунд.

Фёдор дёрнул из-за спины гранатомёт «Муха», сноровисто приготовил его к стрельбе, устроил на правом плече. По горизонтальным штрихам на прозрачной мушке определил расстояние до танка, составлявшее метров сто, повернул предох ранительную стойку вниз до упора и опустил её, после чего нажал на спусковой рычаг шептала. Оружие бухнуло, граната понеслась к цели и ударила танк в правый бок.

Грохнул взрыв.

Бронемашина вздрогнула и даже осела, будто живая. Пушка, словно печная труба, вытолкнула облачко дыма, а из командирского люка и люка наводчика рванулись вверх два столба дымного пламени и через мгновение сработал боезапас. Стальную махину разворотило изнутри взрывом, а башню отшвырнуло метров на десять от покорёженного корпуса.

Трошин отбросил бесполезную уже трубу гранатомёта. Привычно взял автомат и не торопясь, побежал вперёд, зорко контролируя местность. Остальные последовали за ним.

Все вместе присоединились к своей роте, что небольшими группами продвигалась вдоль улицы.

Сибирский Добровольческий полк зачищал улицы, дворы, здания. Сопротивление им оказывали упорное, но оппозиционеры метр за метром, теряя людей убитыми и ранеными, шли вперёд.

В какой-то момент атака почти выдохлась, люди остановились, неспособные сделать ни шагу. Командиры уже не кричали и не требовали. Они понимали, солдатам нужен отдых, их эмоциональное напряжение настолько велико, что сил нет ни на что.

Фёдор опустился прямо на успевший нагреться под солнцем асфальт, откинувшись спиной на стену здания, положив автомат на вытянутые ноги. Чуть успокоившись, закурил.